Но потом день так или иначе наступает, Фараон Российской Федерации звенит в колокольчик, набегают стюардессы и начинают активизировать его – кормят вкусным ботоксом, лакируют ногти и рисуют тонким маркером волосы на голове. Фараон распахивает двери гардероба, задумчиво двигает тростью висящие на плечиках пиджаки и зачехленную Кабаеву, определяется с туалетом до обеда и бьет в ладоши. Два верных нукера из тейпа Беной защелкивают у него на запястье патековскую реплику часов «Слава» — и все, фараон готов.
Сурки уже сидят на жердочках вдоль длинного стола в кабинете, тревожно лупая глазами на повелителя.
— Буду краток, — говорит фараон и внимательно смотрит вглубь себя, крутя в пальцах ручку.
Сурки тревожно переглядываются, потому что у фараона краткость не сестра таланта, а брат тайны. И каждый раз непонятно – что он имеет в виду и какого хера ему от тебя надо? Большинство диалогов фараон ведет у себя в голове, озвучивая только окончания фраз, поди догадайся – почему он внезапно сказал: «… православие, хоккей и импортозамещение!», а потом поцеловал тебя в живот.
Сурки начинают говорить хором, перебивая друг друга. Предлагается дополнительно еще летняя олимпиада, а потом весенняя и осенняя. Под весеннюю сватают Вологду, а под осеннюю – Болдино.
— Нет, — говорит фараон. – Не купим. Самаранч сейчас дорогой.
— Бах же! — робко говорит один из сурков. — Бах в олимпиаде…
— Бах – это пианино, — ставит точку фараон. — Олимпиада – это Самаранч. Буду краток. Еще есть предложения?
Предлагается празднование семидесяти с половиной лет со дня Победы. Благо, «армату» упряжки контрактников пока далеко не откатили, а монгольская пехота все еще осматривает вещевые рынки.
— А кто приедет? – спрашивает фараон. – Опять один Пан?
Сурки мнутся и неуверенно переглядываются.
— Нет, — говорит самый храбрый сурок – Пан вряд ли приедет. У него на кафедре каникулы. Пан отдыхает.
— У Пан Ги Муна каникулы на кафедре? – удивляется фараон и задумывается. Потом страшно орет (особенно страшно, потому что морда фараона при этом неподвижна от ботокса): «Заебали со своим Чиполлиной, отключу интернет в стране к ебаной матери!» — и швыряет в разбегающихся в ужасе сурков ручкой.
— Стоять! – командует фараон. – Ручку верните!.. Вот так, буду краток. Пана себе нашли… Попробовал бы он приехать, я бы его… на Савченко поменял. Ну, рассказывайте, бабушкины половые органы, #чотамухохлов?
Некоторые кадеты, уверенные в том, что кафедра знает все на свете, спрашивают меня – что у этого существа в голове? Я не знаю. Там может быть от всего, что угодно, до ничего вообще. Но лично я думаю, что там мусор. Не благородный строительный или пищевой мусор, а в смысле «продажный сотрудник милиции». Определение «мусарской» прекрасно описывает тревожное поведение фараона, и если бы кафедру посещали одни брадяги, то я этим определением и ограничился. Но, поскольку здесь бывают несудимые интеллигентные люди и приличные женщины, надо разъяснить.
Градация «милиционер – мент – мусор» связана не столько с уголовным фольклором, сколько с распоряжением ресурсом, который, так или иначе, попадает в руки силовику по государственной доверенности. Я не имею в виду пистолет и жетон — это не ресурс, это лопата для ресурса. Ресурсы – это то, что с помощью пистолета и жетона можно контролировать.
Представьте себе участкового. Честный милиционер дядя Степа, используя казенный пистожетон, начинает нещадно громить наркопритоны по всему району. Чтобы школьники не покупали героин в немытых пасочках, не курили марь-ванну на переменах, а школьницы не теряли девственность, отдаваясь однокласснику галлюцинируя его Джастином Бибером.
Через какое-то время до милиционера доходит бессмысленность этой стратегии. Вместо борьбы с наркоторговлей он, фактически, стал элементом конкурентной борьбы между барыгами. Вместо каждого закрытого притона появляется два новых, в результате репрессий цена на стафф только растет, а поскольку для системного наркомана вопрос цены на вещество является не рыночным, а физиологическим, увеличивается количество сопутствующих преступлений – краж и грабежей.
Наш дядя Степа суровеет, матереет, и из милиционера превращается в мента. Эдакого Дукалиса, честного Михалыча, который всех бомжей знает лично. Он точки начинает «контролировать», уже используя ресурс. Правда, пока еще не в свой карман, а для дела. Через подконтрольных барыг и наркетов он получает информацию о разном-нехорошем, берет стафф на обмен и подкормку подопечных, а в целом – контролирует потоки. Криминальная фауна района входит в рамки нормы по городу, поголовье наркоманов регулируется естественным путем, греть нары уезжают или непонимающие, или бесполезные.
Так бы все и шло на радость обывателям, но однажды мент начинает считать свой труд недооцененным обществом, и наступает тот миг, когда струйку из краника ресурса он направляет себе в ведро. Компенсировать усталость. Тут-то он и становится мусором, потому что от контроля ресурса переходит к его присвоению. Из директора завода лезет во владельцы, а из президента-менеджера метит в цари-самодержцы.
От явных банальностей перейдем к не столь явным банальностям.
Превратив наркопритоны в собственные фермы, мусор становится заинтересован в обратном тому, что обязан делать по службе – в увеличении удоя с поголовья. Преемственность, еще существующая у милиционера с ментом, у мента и мусора обрывается. Получается двойное уродство: используя возможности охранительной системы, функционально мусор занимает место своего антагониста – мафиозного дона. Но без естественного отбора, который проходит нормальный Дон, доказывая свое право крышевать прачечные и опиумокурильно. А это проводит в мусора всякий человеческий шлак.
Потому шо, попытайся мусор пролезть на сочное место дона без полицейского жетона, его удавили бы, как сявку еще на первой стрелке. По личным качествам он далеко не волк, и даже не Красная Шапочка, а вообще пирожок, учитывая уровень конкуренции бандюков за контроль над криминальными потоками ресурсов. Да и для своих коллег по конторе он тоже пирожок, поскольку если начнут копать, то… у-у-у…
Таким образом, романтичный дядя Степа, через прагматичного Дукалиса, деградирует в продажного капитана Маккласки, которого в закусочной пристрелил к ебеням Майкл Корлеоне. Продажный коп настолько охуел от отсутствия конкуренции (причем, профессионально конкурентно проигрывая как честным копам, так и бесчестным гангстерам – в обеих лигах!), что считал самого себя гарантом своей же собственной жизни!
И шо, по-вашему, может быть в голове у такого человека? Шото нормальное?
Хуйла учили в институтах на дядю Степу, потом он попытался поработать Дукалисом, а в итоге вышел типичный Маккласки. Человек, способный выжить только на тонком канате между законом и криминалом, и понимающий, что ему пиздец по обе стороны каната. Спрыгивать некуда.
Чтобы не сойти с ума при таком раскладе, надо постоянно доказывать себе, что судорожный танец на канате – это не животная, инстинктивная попытка продлить «житие мое», а осознанная работа во благо общества. И что он цепляется когтями за веревку не потому, что везде, кроме каната ему пиздец – или пуля Майка Корлеоне с Темной стороны Силы, или петля после трибунала в Гааге на Светлой стороне Силы, а потому что «нет Путина – нет России». Шоб вся Россия боялась, что он оттуда свалится, и пихала его палкой снизу обратно. Даже мусор должен себе непрестанно доказывать, что его существование как-то оправдано для обеих сторон Бытия. Иначе вообще хуй заснешь.
Я не гадаю, свалится фараон с каната или нет? Свалились все до одного, кроме Джизеса и Элвиса – один стал Богом, другой улетел. Я просто рассуждаю о том – что фараону снится, когда он делает вид, что не спит?