В связи со всеми этими американскими событиями решил посмотреть, а как 100 лет назад с той стороны океана выглядела революция в России. Не совсем то же самое, но всё же. И попалась вот такая довольно занятная статья. По ссылке лежит не очень удобный для чтения pdf, я его распознавалкой перевёл в текст и положу здесь копипасту.
ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1917 ГОДА В ОСВЕЩЕНИИ ГАЗЕТЫ НЬЮ–ЙОРК ТАЙМС
Т. В. Пантюхина
Каждая русская революция – 1905–1907 гг., 1917 г. или начала 1990–х – вызывала в США надежды и разочарования. Как справедливо отмечает известный отечественный американист В. И. Журавлева, «американцы не могли оставаться равнодушными к революциям за пределами Соединенных Штатов, поскольку изначально видели свою задачу в том, чтобы явить миру модель идеального политического устройства, возникшего в ходе идеальной в своем роде революции» [2].
В 1917 г. американское общество переживало новое увлечение русской революцией. Об этом свидетельствует интересный факт: летом 1917 г. общественный «Фонд русской свободы» во главе с экс–президентом Уильямом Тафтом начал в США сбор средств на изготовление копии Статуи Свободы в подарок новой великой демократии. (По известным причинам план не материализовался) [2]. Конечно, трудно сказать, что думали о событиях в России фермеры в американской глубинке, и думали ли они об этом вообще. Но нью–йоркские, вашингтонские и чикагские газеты откликнулись обширно. Особенно следует выделить Нью–Йорк Таймс — основное печатное издание, которое отражало взгляды политического истеблишмента. Значение этой газеты было гораздо больше, чем в настоящее время, ввиду отсутствия радио, телевидения и интернета. В ноябре 1917 г. Нью–Йорк Таймс сообщала о русской революции как о главной международной новости, на самых видных местах, с большими заголовками на первой полосе.
8 ноября 1917 г. Нью–Йорк Таймс вышла с заголовком «Большевики захватили правительственные здания, бросив вызов Керенскому». Подзаголовки: «Премьер собирает войска и объявляет Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов нелегальным», «Предпарламент, вынужденный оставить дворец, поддерживает его», «Северная армия предлагает помощь». Поскольку слово «большевики» было непонятно американскому читателю, корреспондент Г. Вильямс часто заменяет его близким, с его точки зрения, по значению: «экстремисты». Он отмечает, что в целом в столице сохраняется нормальная обстановка: никаких уличных беспорядков, за исключением заурядного криминала. Жизнь города идёт своим чередом, даже уличное движение не нарушено [3].
В выпуске от 19 ноября 1917 г. события в России снова занимают первую полосу НьюЙорк Таймс. «Гражданская война продолжается», сообщает Вильямс. Ключевые события – приближение войск к Петрограду и Москве «с неизвестными целями», уход с политической арены Керенского, разногласия в правительстве Ленина. Вильямс снова отмечает относительно спокойную обстановку в городе [4]. В номере от 22 ноября читаем: «Дети ходят в школу, дворники метут улицы, конторы работают». Город живет прежней жизнью, в то время как политические события разворачиваются: Ленин обращается с воззванием к крестьянам, Совет народных комиссаров пытается наладить работу государственной машины [5].
Публикации новостей содержали факты без оценок. Однако в комментариях ощущался пессимизм. Нарушение стабильности в России воспринимали с опаской. Беспокойство вызывали факты самосудов, силового захвата правительственных зданий и оружия, поведение неуправляемой толпы, и, как следствие, непредсказуемость России.
Особое беспокойство американцев вызывало то, как повлияет революция на роль России в мировой войне. США вступили в нее в апреле 1917г. и воспринимали себя частью Антанты. Тема переговоров о мире, обсуждавшаяся на заседании Совнаркома 24 ноября, вызвала раздраженный комментарий Нью–Йорк Таймс от 26 ноября. Цитируя Ленина, выступившего на том заседании, газета писала: «Большевистский премьер Ленин заявил: «Наша партия никогда не говорила, что мы дадим мир немедленно. Мы говорили, что мы немедленно внесем предложение о мире… Мы начинаем революционную борьбу за заключение мира». Комментарий газеты: «Неправда, что Ленин не обещал мира немедленно. Он обещал, и именно поэтому массы пошли за ним… Ленина привела к власти толпа. Его власть зависит от переменчивой толпы, которая ждет от него выполнения обещаний и уже начинает недовольно роптать… Его кампания за заключение мира – рывок отчаяния повязанного по рукам и ногам картежника» [6]. Далее газета обвиняет большевиков в отсутствии созидательных потенций и обладании «огромной разрушительной силой». «Они могут вызвать опустошение и назовут это миром. Они могут окончательно деморализовать армию и низвести ее до сборища голодных орд грабителей, которые растекаются по стране, блокируя железнодорожное сообщение; они могут довести гражданское население до голодного состояния и смертельного ужаса; они будут драться как волки, за свою добычу. И все это, как они утверждают, во имя мира. Результаты прихода к власти большевиков уже налицо: транспортное сообщение нарушено, поставки продовольствия в армию заблокированы, армейские комиссары телеграфируют о надвигающемся голоде в армии» [6].
29 ноября события в России снова в центре внимания. Тон газеты более оптимистичный, так как из всего многообразия событий главное, по мнению, Вильямса, «усилия большевиков по разложению армии не увенчались успехом» [7]. Однако уже 1 декабря газета сообщает о положении в армии: физическая и моральная усталость от войны, разложение армии [8].
Еще один вопрос, которому газета уделяла внимание – это аграрный вопрос. 26 ноября Нью–Йорк Таймс комментирует декрет о земле и высказывает мрачное предположение: он «неминуемо приведет к жакерии» [6]. 7 декабря газета выходит с заголовком «Россия охвачена пожаром бунтов». Сообщается о «вспышке жакерии» в центральных районах страны, спровоцированной декретом о земле. Разрушения помещичьих усадьб и фермерских хозяйств приняли огромные масштабы и оцениваются в десятки миллионов долларов [10].
Номер газеты от 30 декабря был посвящен итогам года. На нескольких страницах был размещен материал «1917 год в хронологии и статистике», в котором имелся раздел «Русская революция». Хронология событий за год акцентирует внимание не столько на политических перипетиях в России, сколько на их влиянии на участие России в мировой войне [12].
Нетрудно предположить, что репортажи из России, подаваемые скупым телеграфным стилем, могли лишь озадачить американского читателя. Кадеты, эсеры, большевики, меньшевики, казаки, Советы, ревкомы, рабочие и солдатские депутаты, красногвардейцы – все это было малопонятно американцу, как и калейдоскоп ничего не говорящих имен: Троцкий, Каменев, Каледин, Корнилов, Крыленко. Иногда возникает ощущение, что и сам автор репортажей, Г. Вильямс, с трудом осмысливает происходящее. В материале от 1 января 1918 г. очередную сводку русских новостей он начинает следующими словами: «Добиваться невозможного (дословно: «square a circle, сделать из круга квадрат») – задачка полегче, чем анализировать нынешнюю ситуацию. Есть три загадочных фактора: большевистская психология, германские планы и Учредительное Собрание. Последнее из трех – наименее загадочно» [13].
Г. Вильямс был не единственный газетчик, кого ставили в тупик события в России. 13 января 1918г. редакция Нью–Йорк Таймс признает, что «корреспонденты, освещающие перемены в России в последние десять месяцев, время от времени шлют телеграммы с жалобами на то, что они не могут описать странные феномены социально–политической революции» [14]. Если уж эти события не поддаются описанию, продолжает газета, то, может быть, отдельные примеры помогут воссоздать общее представление о российской действительности.
Удачную попытку приблизить читателя к пониманию сути событий через призму отдельной биографии мы находим в номере газеты от 26 декабря [11]. Под заголовком «Суд–фарс над графиней Паниной» Г. Вильямс рассказывает о новой судебной системе, установленной большевиками. Отменив всю прежние судебные органы, новая власть учредила революционный трибунал. Первое его заседание, состоявшееся в Петрограде 23 декабря, рассматривало дело графини Паниной. Г. Вильямс с уважением и симпатией пишет о графине как социальном реформаторе: «женщина огромной энергии, деятельная и преданная общественному благу». Благотворительной деятельности Панина посвятила 20 лет своей жизни. Она основала и содержала на свои личные финансовые средства Народный дворец в рабочем квартале Петрограда – единственное в городе заведение для обучения и досуга рабочих. Графиня и ее Народный дворец были далеки от политики. Но когда началась революция, Панина присоединилась к партии кадетов. Ее выбрали в центральный комитет партии, а во Временном правительстве ее назначили заместителем министра образования. За день до открытия Учредительного Собрания графиня Панина и другие деятели Временного правительства были арестованы и отправлены в тюрьму. Паниной было предъявлено обвинение в сокрытии средств министерства образования на сумму 90 000 руб. Панина действительно отказалась передать эти деньги в руки большевиков, заявив, что передаст их законной власти – Учредительному Собранию. Член следственного комитета, моряк по роду занятий, предложил графине свободу при условии, что она заплатит 170 000 руб. Когда графиня попросила объяснить, что означает это абсурдное требование, другой следователь сообщил, что для ее освобождения достаточно будет половины озвученной суммы. Американский корреспондент не употребляет слово «взятка», но ситуация обрисована достаточно прозрачно. Панина отказалась обсуждать это предложение и была снова отправлена в тюрьму. Газеты печатали протесты против ее ареста. В числе протестующих был М. Горький [11].
Корреспондент подробно описывает процедуру суда, которая, очевидно, произвела на него сильное впечатление – так разительно было ее отличие от общепринятой юридической практики. Революционный трибунал, судивший Панину, состоял из двух солдат и шести рабочих, избранных Советами. Графиня отказалась признать себя виновной и заявила, что передаст финансы министерства образования только председателю Учредительного Собрания или назначенному Собранием правительству. Два защитника подсудимой (один из них – рабочий) подчеркивали ее благородство и порядочность, ее заслуги на поприще благотворительности. «Нельзя судить ее только за то, что она – графиня. Я низко кланяюсь этой женщине», – сказал рабочий, знавший Панину по работе в ее Народном дворце. Аргументы со стороны обвинения поразили американского корреспондента: «Это правда, что графиня Панина – женщина благородная, что большую часть своего состояния она пожертвовала народу. Но жизнь – это борьба за существование. Поле жизни усеяно костями благородных людей, а мы сражаемся за интересы рабочего класса. Останавливаться в борьбе только потому, что отдельные личности обладают благородным характером – это трусость!» [11]. Суд постановил держать графиню Панину в тюрьме до тех пор, пока она не сдаст министерские денежные средства.
Изложив историю первого суда ревтрибунала, американский корреспондент высказывает предположение о том, что подобный процесс ожидает министров Временного правительства, находящихся в тюрьме. Он также сообщает, что партия кадетов была объявлена вне закона, а дома кадетских лидеров подверглись вторжениям и обыскам. «Это странный мир», – заключает свою зарисовку революционных будней Г. Вильямс [11].
Большой интерес представляет аналитический материал о событиях в России, опубликованный 2 декабря 1917 г. [9]. Газета выделила значительное газетное пространство – две страницы – очерку «Вождь большевиков» с подзаголовком, в который был вынесен главный тезис: «Биография и теории Николая Ленина. Он путает игру своего воображения с реальностью». Очерк был перепечатан из другого американского издания. Его автор – М. Ольгин, эмигрант из России, революционер, член БУНДа. М. Ольгин подробно излагает биографию большевистского лидера, дает его портретную характеристику, основанную на личных впечатлениях, встречах в Женеве. Он отмечает ничем не примечательную внешность Ленина. «Но если вы заглянете в его глаза и услышите его публичное выступление, вы вряд ли забудете этого человека», – пишет Ольгин. Он отмечает, что в кругу русских революционных иммигрантов Ленин выделялся ораторским талантом. «Его способность дебатировать поразительна. Он не просто отвечает оппоненту – он его препарирует. Он обладает резким, как острие бритвы, умом и проницательностью. Он замечает малейший изъян в аргументах оппонента. При этом он саркастичен. Он высмеивает оппонента, бичует его. Он умеет создать впечатление, что его оппонент – невежественное, самонадеянное ничтожество. И даже если ты понимаешь, что его система доказательств схоластична, ты сметен силой его логики, поражен его интеллектуальной мощью». Именно этот дар убеждения, помноженный на эрудицию и огромную личную смелость, сделал Ленина лидером социал–демократов, убежден автор [9].
М. Ольгин анализирует труды Ленина «Развитие капитализма в России», «Что делать?», «Две тактики социал–демократии в демократической революции». Он одержим, утверждает М. Ольгин, романтической идеей революционного восстания рабочих и крестьян под руководством профессиональных революционеров и установления диктатуры пролетариата. Ольгин уверен, что эта идея неосуществима в России: «страна дезорганизована, производительность труда низка, трудящиеся массы не имеют опыта самоуправления и общественно–политического опыта; крестьянство не разделяет социалистических идей». Ситуация в России 1917 г., продолжает Ольгин, мало чем отличается от ситуации 1905г., когда Ленин констатировал невозможность построения социализма в этой стране. «И все же он продолжает проповедовать социализм в растерзанной войной и обнищавшей России» [9].
Первые шаги большевиков под руководством Ленина в начавшейся революции М. Ольгин оценивает достаточно осторожно: ситуация сложная, влияние большевиков распространяется не далее Петрограда. Удастся ли Ленину привлечь на свою сторону рабочих за пределами столицы и солдат на фронте – остается под вопросом. Лозунги Ленина апеллируют к необразованной и неорганизованной массе. Они просты и понятны: «Остановить войну любой ценой. Фабрики – рабочим. Долой буржуазные партии». Программа сформулирована таким простым языком, что понятна даже необразованному человеку. Она «закидывает ловушку, чтобы привлечь толпу, и при этом умалчивает жизненно важные вопросы. Солдатам обещано перемирие – то, чего они жаждут. Однако ничего не говорится о том, что предпримут большевики, если союзники откажутся последовать примеру России. Во втором программном пункте «Землю – крестьянам!» замалчивается то обстоятельство, что для такой фундаментальной реформы понадобятся многие годы предварительной проработки вопроса», утверждает автор. Программа Ленина – не путь решения насущных проблем, а всего лишь призыв солдатам прекратить воевать, а крестьянам – начать захватывать землю [9].
Основной тезис очерка состоит в том, что Ленин – догматик. М. Ольгин утверждает, что Ленин «живет в своем воображаемом мире», «видит мир исключительно в свете своих собственных идей» – построения социализма в России, для которого, по мнению автора, в России нет ни малейших предпосылок [9].
Публикация очерка М. Ольгина – первая попытка Нью–Йорк Таймс провести анализ событий в России, а не просто констатировать факты и сухо излагать события.
Лучшая, на мой взгляд, публикация НьюЙорк Таймс о Русской революции содержится в номере за 13 января 1918 г. [14]. Как упоминалось выше, именно в этом выпуске редакция признала отчаяние и бессилие журналистов постичь суть революционных событий, а также высказала предположение, что нарративы очевидцев помогут воссоздать особенности ситуации, по крайней мере, «на поверхности русской жизни». Под заголовком «Россия – страна беспорядков, в которой немногие работают, многие грабят и все страдают от тирании черни. Сцены повседневного насилия и грабежей» были опубликованы записки молодого американского бизнесмена с русскими корнями Самюэля Ловича. Он провел в России полгода – с июля до конца 1917г. в качестве представителя синдиката американских экспортеров. Лович прибыл в страну из Харбина, проехал всю Сибирь и европейскую часть страны – до Одессы на юге и Архангельска на севере. Он посетил Москву и Петроград в дни Октябрьского переворота. Начинает он свои заметки с того, что ожидаемо должно было поразить делового американца, воспитанного на идеалах трудовой этики. «Без преувеличения можно сказать, что в России никто не работает. Исключение составляют австрийские и немецкие военнопленные» [14]. Причем последние заняты не только физическим трудом. В качестве примера Лович приводит историю, которую он услышал в одном уездном селе Красноярской губернии. Там проворовался местный чиновник, присвоивший 250 рублей. Его отстранили от должности, а замену ему никак не могли найти: не было кандидатуры, в честность которой верили бы местные. Единственным человеком, которому доверяли все жители, оказался австрийский военнопленный. Его и избрали на должность, а в помощники ему назначили другого австрийца. Лович пишет, что австрийские чиновники работали на совесть, жители были довольны их работой [14].
Сибирь, где он провел лето 1917 г. произвела благоприятное впечатление на американца: «Продовольствия предостаточно, причем по нормальным ценам; в обращении – не бумажные, а металлические деньги». Типичный сибиряк Ловичу представляется как «русский фермер традиционного типа, не зараженный, в отличие от молодого поколения с европейской части России, социалистическими идеями и стремящийся к стабильной форме правления» [14].
В Петрограде Лович оказался свидетелем иной ситуации, абсурдность которой его удивила. «Несмотря на обилие продовольственных запасов, в городе установлен продуктовый рацион в размене полфунта черного хлеба на человека в день. Причем хлеб продается в полусыром виде – так он весит больше». Причина продовольственных трудностей – дезорганизация работы транспорта. «4 000 вагонов с продовольствием гниют на железнодорожных путях, многие из них стоят там с августа (по октябрь). Причина проста: вагоны некому разгружать» [14].
В русской столице Лович оказался в ноябре (по новому стилю), когда город находился в эпицентре революционных событий. К началу революции население столицы удвоилось и достигло 3,5 млн чел. за счет солдат, дезертировавших с фронта, беженцев, а также старых революционеров со всех концов России, надеявшихся сделать карьеру в революционной столице. «В прежние времена Петроград называли гидрой, высасывающей все жизненные соки из страны и ничего не дающей взамен. Сейчас ничего не изменилось», – пишет Лович [14].
С тонким юмором Лович делает зарисовки революционных будней. Например, он пишет о всеобщей мании профсоюзного движения. «Есть профсоюз горничных, профсоюз вахтеров, профсоюз помощников вахтеров, профсоюз носильщиков. В Одессе профсоюз вахтеров устроил забастовку. Одним из требований бастующих было: заменить слово «вахтер» на «жилищный инспектор».
Забастовка, по словам Ловича – одно из любимых развлечений народа. К примеру, рабочие железнодорожного депо устроили забастовку по причине, что «они не хотят более ремонтировать паровозы, потому что те обслуживают путешествия буржуазии». Бастуют аптекари, бастуют студенты, требующие (как в Саратове) студенческого представительства в ученом совете. Когда саратовские вузы предоставили это право студентам, вахтеры учебных заведений устроили забастовку с аналогичным требованием и тоже получили право иметь своих представителей в ученых советах вузов.
Другое любимое занятие русских – это митинги. Слово это вошло в русский язык из английского и стало популярным в эти дни, однако приобрело специфически революционный смысл. Особенность русского митинга в том, что «все хотят говорить, и никто не хочет никого слушать». Ораторский талант играет большую роль в революции. «Именно дивному красноречию обязан своим возвышением Л. Троцкий», – считает автор. Но другие факторы все же важнее. Например, социальная принадлежность, проявляющаяся во внешнем виде. «Чем грязнее обличье, тем больше шансов преуспеть в политике. Прилично одетый человек в белом воротничке не имеет шансов выдвинуться». Другим преимуществом является криминальное прошлое. В Тамбове, к примеру, председателем совета рабочих и солдатских депутатов был избран человек, отбывавший при старом режиме в Сибири пожизненное заключение за 22 убийства. В Тамбове он честно признался в содеянном, но был прощен на том основании, что его жертвами были буржуазные элементы [14].
Однако «настоящей буржуазией в России ныне является пролетариат», – утверждает американский путешественник. Многие фабрики были захвачены работниками этих предприятий, и они назначили себе высокие зарплаты: от 200 руб. в месяц для подсобного рабочего до 800 руб. для бригадира. Для сравнения, до революции заработки были 10 руб. и 80 руб. соответственно. Повышение материального благосостояния сказалось на внешнем виде трудящихся. «Вы можете увидеть на улице крестьянку в каракулевой шубе за 3 тыс. руб… Рабочие и крестьяне скупают ювелирные украшения. Цены на драгоценности высоки, но и бумажных денег много». Театры переполнены новой публикой, но в каждом театре, начиная с оперного, полы усыпаны шелухой от семечек. «Это любимый народный деликатес, а сметать шелуху с пола никому не приходит в голову» [14].
Отдельная категория Петроградского населения – это солдаты. Они занимаются всем, чем угодно, только не своим прямым делом. На уличных рынках они торгуют спичками, папиросами, фруктами, казенным имуществом, украденным со складов. На вокзалах они воруют багаж в таких масштабах, что повсюду вывешены предупреждающие объявления для пассажиров с просьбой не доверять носильщикам из солдат. Но самое любимое занятие солдатской массы, особенно родом из глубинки – кататься на трамвае. «Они катаются целыми днями, разумеется, бесплатно, ради удовольствия». Трамвайный вагон представляется Ловичу точным срезом российской действительности: «едва граждане входят в трамвай, как тут же начинаются политические дискуссии, переходящие в потасовки» [14].
Приметой повседневной жизни в революционной столице является пьянство. «Трудовой люд получает теперь денег больше, но поскольку это бумажные деньги, им не доверяют и стараются избавиться от них поскорее. Чаще всего деньги тратят на выпивку». Лович подробно описывает, что и как пьет трудовое население. «Водку трудно достать, но жаждущие чего–то покрепче пива пьют все, что содержит алкоголь: денатурат, краску, скипидар». Но даже эти напитки в дефиците, поэтому их разбавляют керосином. «Дамы, имеющие флакончики одеколона, припрятывают их от прислуги».
Проституция также расцвела пышным цветом в Петрограде, отмечает Лович. Юные девушки бесстыдно предлагают себя на Невском, газеты пестрят плохо замаскированными рекламными объявлениями сексуслуг, кафе превратились в места встречи падших женщин и солдат. Приличной девушке идти по улице в одиночестве опасно.
Американский путешественник был очевидцем событий в Петрограде 25 октября (по старому стилю). Вечером того дня Невский проспект, свидетельствует Лович, был похож на военный лагерь. Солдаты грелись у костров, военные патрули проверяли документы у прохожих. «Я шел мимо Зимнего дворца на следующее утро после штурма большевиков. Видел, что многие солдаты лежали перед зданием мертвецки пьяные, а ноги их были обмотаны шелком и атласом с дворцовых портьер. Я слышал, как какой–то солдат предлагал кому–то шубу Александра III за 200 руб.» [14]. Как упоминалось выше, по долгу службы Ловичу пришлось много ездить по России. Русские дороги и транспортная система в эпоху революционных потрясений составили отдельную страницу горестных воспоминаний американца. Поезда переполнены, билеты невозможно приобрести в кассе, а у спекулянтов цена билета в 4–5 раз дороже. «Если вы купили билет в вагон первого класса, это не значит, что вы в нем поедете. В вагон зайдет группа товарищей (солдат), путешествующих бесплатно, и займет ваш вагон, а вас отправят в вагон третьего класса», пишет он. Но и вагоны первого класса далеки от комфорта: бархатная обивка в купе содрана, солдаты используют бархат в качестве портянок.
Лович описывает свое путешествие по транссибирской магистрали. В Иркутске его экспресс остановили люди из совета рабочих и солдатских депутатов. Они решили, что раз это – экспресс, то на нем едет буржуазия, а значит, нужно досмотреть багаж пассажиров. В ходе досмотра, из–за которого поезд задержался на 6 часов, товарищи решили, что, пассажиры везут слишком много багажа и потому должны заплатить штраф из расчета 96 руб. за каждый пуд багажа. Пассажирам пришлось платить.
Путешествие по России для иностранца немыслимо без взяток и бюрократической волокиты, утверждает американец. К примеру, нужно долго ходить по инстанциям и давать многочисленные взятки за разрешения на въезд или выезд. Но эти сложности компенсируются тем, что разрешения и пропуска потом нигде не требуется предъявлять, зачастую потому, что проверяющие не умеют читать. К примеру, Лович потратил много времени и денег на разрешение въехать в Архангельск. Однако оно не пригодилось: во время поездки никто ни разу не потребовал предъявить это разрешение [14].
Удивительно, что получив столько негативных впечатлений за время путешествия по революционной России, американский путешественник сохранил уважение к стране и ее народу, а также оптимистический взгляд на их будущее. Подводя итог своему нарративу, Лович пишет: «Несмотря на все это, в будущем Россия непременно прорвется в лидеры. Ситуация, в которой она находится сейчас, ненормальна. Народ, находившийся фактически в рабстве, получил свободу и переживает состояние ментального опьянения. Но это – временное явление. Оно лишний раз показывает, что могут сделать безответственные лидеры с народом, который по природе своей консервативен… Русский человек консервативен и трудолюбив. За примерами далеко ходить не надо: взгляните на русских (иммигрантов) на шахтах Пенсильвании и скотобойнях Чикаго, или пшеничных полях Канады». С юношеским оптимизмом американец предрекает, что в течение ближайших дней ситуация в России нормализуется, все станет на свои места. Лович не верит, что большевики долго удержат власть. «Нынешние правители России – всего лишь ультра–радикалы, многие из которых прожили жизнь за пределами России и понятия не имеют о том, что представляет собой русский человек» [14].
Подводя итог, можно утверждать, что революционные события в России стали главной международной новостью на страницах ведущей американской газеты в ноябре 1917 г., а в декабре 1917 г. – одной из главных новостей, наряду с мировой войной. Нью–Йорк Таймс пыталась донести до читателя не только перипетии политических событий, но и специфику революционной повседневности.
Источники и литература
1. Американский историк: русскую революцию в США встретили с опаской. URL: http://www.bbc.com/russian/features–39515583 (Дата обращения: 2.08.2017).
Amerikanskij istorik: russkuju revoljuciju v SShA vstretili s opaskoj (The American historian: the Russian Revolution was met with apprehension). URL: http://www.bbc.com/russian/features–39515583 (Accessed: 2.08.2017).
1. Журавлева В. И. Американское «путешествие» в русскую революцию. URL: http://www.rbc.ru/opinions/politics/21/04/2017/58f9d70a9a7947985fc2265c?from=detailed (Дата обращения: 2.08.2017)
Zhuravleva V. I. Amerikanskoe «puteshestvie» v russkuju revoljuciju (The American “ journey” into the Russian Revolution). URL: http://www.rbc.ru/opinions/politics/21/04/2017/58f9d70a9a7947985fc2265c?from=detailed (Accessed: 2.08.2017)
2. New York Times. 1917. November 8.
3. New York Times. 1917. November 19. 4. New York Times. 1917. November 22. 5. New York Times. 1917. November 26.
6. New York Times. 1917. November 29.
7. New York Times. 1917. December 1.
8. New York Times. 1917. December 2.
9. New York Times. 1917. December 7.
10. New York Times. 1917. December 26.
11. New York Times. 1917. December 30.
12. New York Times. 1917. January 1.
13. New York Times. 1917. January 13.
—
https://qwertyd3.d3.ru/oktiabrskaia-revoliutsiia-1917-goda-v-osveshchenii-gazety-niu-iork-taims-2100542/