Луутнанти Балалайнен

1

YcuNpapUFsE[1]Сегодня шуббота, жыдобендеровский день. Но жыд только прилетел из Нуйорка, мутный и бледный из-за смены часовых поясов. И когда бендера сказал ему, что сегодня его очередь тереть за жыдов, жыд ответил, что у него биологически еще пятница, так что киш мере ин тухес, унд зай гезунд. Пихнул бендере в руки подарок (футболка размера XXXXL с надписью на английском «Эта сраная майка – все, что мой друг привез мне из NY») и лег спать прямо в носках.

Так что сегодня будет день отдыха от ноук и военно-историческое кино.

***
— Наше вам хюва илтаа, — сказал Фельдмаршал, сбивая снег с ушанки и ставя лыжи в угол. — Ну шо? Як цу цоп?

— В порядке цу цоп, господин Фельдмаршал! – дружно ответили финские генералы, вставая из-за штабного стола в присутствии командира. – Идет по плану. Только бетона еще надо. И белой ткани на маскхалаты. И бамбуковые лыжные палки вьетнамского производства, и оптические прицелы, и патронов дохуя, и резину для дотов, и еще…

— Тихо, тихо! – сказал Фельдмаршал. – Горячие финские парни. Я вам что, кладовщик? У нас маленькая и бедная северная страна. Надо из реалий исходить. Вы танки просили – шестьдесят четыре штуки я вам достал, больше нет. Поставщик обещает, но сроки не конкретизирует. Железа тоже нет. Никеля нет, молибдена нет. Бетона зато дохуя, поэтому строим бетонные танки, временно называем их дотами. То что они не ездят – даже хорошо. Это упорство, это мужество, это ни шагу назад. Я вам что, Сталин? Сами понимаете – где живем. У нас Суоми какая? Прекрасная или Великая? Прекрасная. Поэтому будем делать все красиво, но… скромно.

Генералы смущенно замолчали. Фельдмаршал понял, что перегнул палку, и откашлялся.

— Короче, суомалайнены. У меня для вас две новости. Одна веселая, другая смешная. С какой начать?

— Только не с той, в которой русские сегодня сами себя обстреляли возле Майнилы, — буркнул бородатый и седой дедушка генерал Лаппалайнен, похожий на Йоллупукки в мундире. – Я за один день уже три разных анекдота на эту тему слышал. Давай, сразу к веселой переходи, Густав.
— Заебись у нас в Финляндии секретность поставлена, — разочарованно проворчал Фельдмаршал. – Сталину еще, небось, не доложили, а у нас уже фольклор. Зачем мы вообще контрразведку кормим? Собственно, это и была веселая новость. А смешная вот.

Фельдмаршал вытащил из кармана галифе конверт, достал оттуда шифрограмму и положил ее на стол. Суомалайнены столпились вокруг бумажной ленты с донесением, записанным задом наперед, и начали расшифровывать текст, сосредоточенно шевеля губами.

— Погодите, – озабоченно сказала масштабная Фанни Лууккконен, руководительница женской снайперской секты «Лотта Свярд». – Какие четыреста венгерских добровольцев? Зачем нам тут венгры? Где Венгрия – и где мы? Они же тут перемерзнут все. Им же подавай гуляш, чардаш и будапештскую порнографию. Особенно порнографию. Я их к своим девочкам на выстрел не подпущу, они все из приличных семей. Ну, разве что на выстрел подпущу…

— В целях укрепления угро-финской дружбы, – терпеливо объяснил Фельдмаршал. – Мы – финны. Они – угры. Вот они и идут к нам на помощь против большевистких рюсся.
— Так рюсся же сами угро-финны, – растерянно сказал какой-то молодой адъютант в звании луутнанти. – Ерунда какая-то получается. Угро-финская дружба против угро-финнов.

— Рюсся отказались от высокого звания угро-финнов, объявив себя рюсся, — важно сказал Фельдмаршал. — Поэтому они теперь ни угры, ни финны. Ни рыба, ни мясо. Ни хуй, ни карандаш. Да что вы на меня так все вылупились? Я же сказал, вторая новость – смеш-на-я.

Генералитет только непонимающе моргал. Фельдмаршал досадливо вздохнул.

— Не, ну вы, суомалайнены, реально тормознутые. Юмора нихуя не понимаем. Еще раз, медленно и по-фински: Венгрия. Шлет. Финляндии. Помощь. Против. Ну-у-у… давайте теперь сами… думаем, думаем…

— Перкеле, – сказал в повисшей тишине эверсти Сииласвуо. – Еб вашу мать. Так это получается братоубийственная война. Это специально такой прикол? Не, ну шо за люди эти рюсся? Они что, специально ищут братьев на планете, чтобы с ними подраться? – И захохотал страшно, как крупнокалиберный пулемет.

За ним и остальной финский генералитет догнал шутку, и начал хохотать. Смеялись долго, смачно, от души, по-фински. И даже отсмеявшись, и утирая пот, то и дело поглядывали друг на друга и опять прыскали, давясь смехом.

— Что вы ржете все, как лошади? – сердито сказал из своего угла седобородый Лаппалайнен. – Просрем мы эту войну, Густав, мальчик мой. Ты видел, сколько рюсся железа нагнали? А у нас шестьдесят четыре танка. И девочки госпожи Луукконен. И еще оборванцы твои, тьфу. Деревенщина, дровосеки. До сих пор на охоту с луком и стрелами ходят, потому что патроны им дорого, видите ли.

— Ну, просрем, — легко согласился Фельдмаршал. – Ввалим им сначала, по традиции, матерых финских пиздюлей … простите, госпожа Луукконен, старого солдата… а потом встанем на свои старые-добрые финские лыжи и убежим в Лапландию. Что мы теряем? Целлюлозную фабрику? Рыбацкую пристань? Заимку дедушки Пекка? Не смеши меня, старик.

— Войны надо вести, чтобы побеждать! – наставительно сказал дедушка Лаппалайнен.

— А как ты хочешь их победить? Захватить их Пиетари? Ты же жил в этом Пиетари еще при прошлом царе. Даже при позапрошлом царе. Что там хорошего? Ревматическая погода, зассаные подъезды и надписи «Шаляпин жив» на стенах? Зачем тебе сдался этот Пиетари?

— Но рюсся давали хорошие условия для обмена. Ну не то чтобы совсем хорошие… но в нашем положении торговаться трудно.
— Так они бы все равно нас наебали! Дали бы, а потом забрали. А так, повоевав, мы и выйдем на те же самые условия обмена, плюс-минус. Только предварительно ввалив им мемориальных пиздюлей. Для памяти. И сдавшись на почетных условиях. Ты же старый человек, Ерхо Лаппалайнен. И прекрасно знаешь, что ни один договор, скрепленный без мемориальных пиздюлей, рюсся никогда не соблюдают.

Генералы переглянулись и понимающе покивали головами.

— Хере Ялмар был совершенно прав, когда сказал, что рюсся везде ищут братьев. У рюсся есть плохая привычка – если у них есть брат, то этого брата надо обязательно наебать. Вот они и ищут себе братьев где только можно. Вот назовите мне какой-нибудь народ на Земле, навскидку.

— Бушмены, — сказал эверсти Ялмар Сииласвуо, раскуривая трубку.

Фельдмаршал подвигал складками на лбу, пожевал губами, вздохнул и с сожалением признался:

— Нет, бушмены не подходят. Уж больно ты, Ялмар, загнул. Перезагадай, пожалуйста.
— Китайцы, — робко пискнул молодой адъютант в звании луутнанти.
— Вот! Допустим, китайцы! Еще в этом веке мы услышим, что «русский и китаец – братья навек». Значит, скоро между ними будет война.

— Ты ври, Густав, да не завирайся, — проворчал старик Лаппалайнен, отсвечивая на бороду шитьем генеральского воротника. – Какие китайцы им братья? Рюсся их за людей не считают и «ходями» зовут. Скажи еще, что рюсся на Украину нападут. С территориальными претензиями. Тоже ведь братья, роднее некуда. Представляешь себе бои в районе Юзовки, Густав? Эх, молодежь… фантазеры вы все.

— Кто знает, кто знает… — задумчиво проговорил Фельдмаршал. — Тоже, наверное, дадут что нибудь в обмен на что-то, а потом потребуют обратно. Мы до этого не доживем, скорее всего, а вот этот молодой, возможно… – ты кто, кстати, молодой?

— Луутнанти Туово Балалайнен! – вытянулся адъютант и попытался щелкнуть валенками.
— Хм… странная какая-то фамилия. Ты кто по национальности?
— Финн, – ответил Балалайнейн и покраснел.
— Это понятно. В суровый для Родины час мы все финны. Папа кто по национальности?
— Мордва, – сказал Балалайнен и покраснел еще больше.

— Га-га-га! – заржали генералы. – Мордва! Становись по два! Кончай ночевать!..

— А ну тихо! – рявкнул Фельдмаршал, и генералы мгновенно заткнулись. – А мама кто?

— Не знаю, – тихо сказал Балалайнен. – Без мамки я вырос.
— Это как? – растерялся Фельдмаршал. – Обычно же наоборот бывает. Про папу часто информации нет, а мама, она же явочным порядком определяется…
— Меня папка в лесу нашел. В берлоге у медведя. Балалайкин была его фамилия.
— У медведя? – поразился Фельдмаршал. – Ну, для медведя, кстати, подходящая фамилия.
— Да нет, у папки. Откуда у медведя фамилия? Папка на охоту ходил. Медведя папка будить не стал. Забрал меня, и тихонечко ушел. Ну, вот папка был Балалайкин, а я, выходит, Балалайнен.

— Запомни, луутнанти, — абсолютно серьезно сказал Фельдмаршал. – Своего родного папки стыдиться нельзя. Даже если он мордва. Вот если бы тебя медведь вырастил, то ты бы не стеснялся своего происхождения, а рвал бы всех нахуй когтями. Поэтому если ты своего родного папки стыдишься — то зря он тебя из берлоги забрал. Лучше бы ты хорошим медведем вырос, чем хуевой мордвой. Так что гордись родом и племенем. И за папку тоже когтями рви. Иначе выгоним тебя нахуй из финнов, и будешь ты опять Балалайкиным и кацапом, родства не помнящим. Нам финны нужны, но не какие попало. Понял, воин?

— Понял, — тихо сказал луутнанти.

— Не слышу, кадет!
— Шарьхкодеви! – рявкнул по-мордовски лейтенант так, что с потолка штабной избы посыпалась труха и мигнул огонь в керосинках.

— То-то же, — сказал Фельдмаршал, улыбнулся и потрепал Балалайнена по загривку. – Да ладно, тебе еще повезло, луутнанти. Мог бы и Тум-Балалайненом быть.

Генералы опять заржали, но уже беззлобно. Жыдов они тоже недолюбливали, но как-то по-свойски, по-домашнему. В братья жыды, в отличие от рюсся, никогда не набивались, и слово «нет» при сделке понимали как все нормальные люди. Нет — значит нет.

— Ну, все, херен, — сказал Фельдмаршал, отсмеявшись, и посмотрел на часы. – Пора. Много не пейте, через неделю война. Як вам этот цу цоп, суомалайнены? Парви им кардела?
— Парви нахуй! – дружно рявкнули финские генералы.

Фельдмаршал подмигнул им, вышел из штабной избушки, с наслаждением вдохнул морозный воздух, встал на лыжи и понесся в направлении ставки. По бокам тут же бесшумно подстроилась охрана – два Karjarlankarhukoira, которых примитивные рюсся, не способные выговорить даже это простое финское слово, называли «карельскими медвежьими собаками».

Фельдмаршал легко и молодо бежал по искрящемуся снегу, и думал о том – как это хорошо, жить в своей стране, когда ты лично знаешь всех своих родственников – папу, маму, братьев и сестер. И нет у тебя никаких непонятных «братух», «братанов» и «брателл». Но если рядом завелся народ-братан, народ-братуха или народ-братэлло, значит скоро война.

А воевать Маннергейм любил и умел.

***
Жыд таки проснулся, прочитал и скривился. Сказал что сойдет, только про Тум-Балалайнена хуйня, потому что жыд в берлогу не полезет. А финны недолюбливали жыдов в ответку. Потому что жыды постоянно подъебывали финнов по поводу их тормознутости. Например, заказывали столик в ресторане за два года загодя или дарили на день рождения часы без минутной стрелки.

А в остальном, да, все могло быть именно так.

Бандеровец сказал, что видел он этих финских жыдов – такие же тормознутые, как и все в этой стране. Потому что где приживешься, от тех и наберешься.

В общем, разошлись друг другом недовольные.